Вновь, вновь, вновь.
Вновь водоворот событий начинается с конца, а конец его там, где никому еще побывать не удавалось. Но можно ли и нужно ли говорить о возможностях, находясь внутри самой сокровенной части Существа?
Воплощение осталось где-то там, как ему казалось. Он всегда любил придумывать нечто особенное. Как фокусник, решивший для удивления благодарной публики вытащить из шляпы не кролика, а что-нибудь весомее и тяжелее. Или, в конце концов, раскрыть секрет всех своих фокусов…
Но в руках у Амена были извечные игрушки, не перестававшие удивлять Рожденных и успевшие бесчисленное множество раз надоесть
Для полноты картины не хватало лишь Ее. Белоснежной в белом платье с кровавыми камушками блестящих глаз.
Не хватало алого и белого.
Но Амен был уверен, что она появится. Ведь иначе и быть не могло, верно? Без нее картина будет словно незаконченный пейзаж.
Кстати о пейзаже…Он и правда был не закончен.
Тысячей электрических лампочек горела алебастровая луна, освещая и без того белый в темноте силуэт сноходца. Странно, ведь ему не хотелось света более. Существу, глаза которого привыкли к любому освещению, обыкновенно казалось, что все здесь, за пределами мира Рожденных, слишком привычно.
И тогда, подобно художнику, он начинал творить. Обыкновенно творение удовлетворяло его полностью, но сейчас надо бровями пролегла достаточно глубокая для его Воплощения морщинка.
“Словно рот улыбается.”
Улыбка электричеством скользнула по губам и тут же погасла. Здесь ничто и никогда не задерживалось надолго. Такова была воля сноходца и таково было желание самого спящего. Он наверняка знал это. Правда, были и те, которые цеплялись за сон из последних сил. Сноходец даже неодобрительно качал головой, скрывая свое истинное безразличие к мизерным проблемам Рожденных существ. Здесь, в игре, принадлежавшей таким, как Амен, не было предпочтений.
“Никаких предпочтений. Никому и никогда.”
Пускай в момент пробуждения Рожденным казалось, будто на них снизошло озарение или проклятье, сноходец старался сделать каждый свой визит незабываемым. Впрочем…редко кто сумел забыть те грезы, в которые вмешивался Амен. Один ли или с Маарой…Двойная порция мороженого с вишенкой.
“Ты ведь разделишь со мной мое путешествие, правда?”
Правда или кривда…Амен вновь поморщился, словно обоняния коснулся неприятный запах. Здесь слишком скучно – бесконечность временами надоедает. Все постепенно исчерпывает себя.
Плетение начиналось с самого начала.
С потолка искусно выдолбленной  тихо капала вода. Чистая, густо-фиолетового оттенка. Со стороны в тусклом свете можно было бы подумать, что это кровь. Но все интересное – впереди.
Декорации медленно, но верно, начинали меняться. Впрочем, глазу Грезящей это было незаметно. До тех пор, пока сноходец не решит показать ей. Все или ничего? Выбор несложный.
- Здравствуй, Принцесса, - заговорило зеркало голосом сноходца, начинавшего медленно плести сценарий следующего Явления.
В зеркальной глади отразился блеск факела, внезапно появившегося из стены пещеры. Где находился сейчас сам Амен, было загадкой…даже для него самого. Везде и нигде…Не так ли, случайно, описывают Рожденные дым?
Грезящая могла почувствовать легкий запах мокрой луговой травы, доносящийся из-за зеркала и уходящий куда-то ввысь, намного выше потолка.
- Не хочешь ли сыграть в одну забавную игру? – начинало расспрос ростовое зеркало, со стороны казавшееся все таким же, как и прежде.
Спящая вполне могла подумать, что тот, кто с ней говорил, находился за зеркалом, как актер в театре, временно работающий суфлером и ждущий моменты для подсказки.
Но верить ли тем завистливым словам?

Зеркало улыбнулось.
Девочка-рысь могла видеть лишь струящийся поток серебра, испускавший еле заметный дым. Для нее незнакомая пещера все еще пахла свежескошенной травой, будто вдали действительно находился человек с газонокосилкой.
“Газонокосилка…действительно.”
Сноходец рассеянно улыбался, глядя, как озирается рысь.
Ясно было, что такое – впервые для нее. Амен всегда мог узнать количество визитов, ведь таких, как он и Маара было мизерное количество. Поправка – их не было. Вообще. Возможно, там, в густоте Изнанки…
“Будет, будет, будет.
Первая мысль, бросившаяся ей в глаза – страх. Мысль страха.
Она боится Боли.
Жаль, жаль. Очень жаль.
Это лишь начало.”
Мысли, как обыкновенно бывало в моменты Зарождения, летали обрывками от костра феникса, разлетавшегося пылью во все стороны. Обрывочные моменты. Это было так мило в сочетании со всей этой детской наивностью, детским страхом.
Но неизвестно было, кто наивнее – Рысь или сноходец, упивающийся собственной игрой. До тех пор, пока один из них не захлебнется.
“К ним обращусь, чтобы мне помогали –
К братцу свинцу и сестрице стали.”
Игра пьянила. Как пьянила бы серебряная пуля, застрявшая где-то глубоко в теле. Кровь всегда завораживала так же, как любого человека способна заворожить куча презренных бумажек и монет.
Но нет, ему не было жаль. Не было жаль потерянных нескольких секунд, потраченных на размышления. В конце концов, пока Рысь поймет, где она и что с ней, может пройти энное количество секунд.
Действие первое, явление второе.
- Ах, Принцесса, как в твоей маленькой головушке умещается такое количество вопросов? – сладко пело зеркало, раздавая свой голос спектрами стенам пещеры. Здесь, в королевстве эха, голос зеркальной глади был полон мудрости и одновременно того же страха, который испытывали все Рожденные перед появлением сноходца. Возможно.  Некоторые из них просто-напросто не догадывались. - Впрочем, не отвечай. Можно, я угадаю?
Девочка забывалась, задавая свои вопросы. Забывалась. Эта пьеса проходит под руководством иного режиссера.
Опуская и то, что обыкновенно Рожденные никогда не творят свои произведения сами. Они как художники без простого карандаша и с чистым листом бумаги совсем рядом. Рядом. Недостижимое рядом.
Забавно.
С потолка, медленно покачиваясь, спускались длинные марионеточные нити по размеру руки невидимого кукловода. Рядом с девочкой выпал из потолка маленький острый гвоздик. Громко звякнули деревяшки, скрещенные между собою идеально ровно в своем цвете, и шум тут же погас.
Абсолютная тишина. Совершенная красота.
Автор показался.
Сноходец сидел на зеркале, словно это и не был поток серебра, который видела девочка-рысь. Ноги его касались зеркальной глади, не оставляя ни единой возможной царапины. Пускай ангел был босым, пускай он выглядел настолько невинно и беззащитно, что  тяжело было принять его за спятившего с ума автора пьесы.
Взгляд кровавых глаз был таким же ясным и чистым, как взгляд неведомого божества, спустившегося за каким-то дьяволом с небес.
“Раз, два, три, четыре, пять –
Кто не вышел поиграть?”
- Почему ты не хочешь играть со мной?
В голосе было столько огорчения и обиды, что сноходец сразу стал казаться младше на несколько своих истинных лет.
Казалось, сейчас из глаза скатится прозрачно-алая слеза – настолько он был расстроен.
Или это он был слишком очарователен для суровых каменных стен?
Белое пятно на сцене. Сцена – старая, актеры меняются. Но до антракта слишком много времени. Или совсем много?
Благо.

“Она в тюрьме.
Маленькая, закованная в цепи обстоятельств девочка-рысь, не понимающая сама себя. Ей не нравится клетка эмоций, в которую ее непонятно кто заточил. Она мечется, не понимая – сама ли или же кто-то помог ей в этом
И она, как и любой Рожденный, поступает слишком осознанно. Всегда натыкаясь на одни и те же грабли.
Может быть, сейчас она поведет cебя по-иному. Или останется такой же, какими оказываются, снимая маски глухого лицемерья, все Рожденные. Они ведь любят…выделяться.
И обыкновенно спектакль проваливается, так и не успев с дикой скоростью самосовершенствования доползти до антракта.
Растоптанная остатками собственной гордости и достоинства, толпа ликует, видя смерть на сцене. Толпа, вечно алчущая крови, хлеба и зрелищ, смешанных воедино.
Но редкий Рожденный захочет сам участвовать в пьесе.
Все предпочитают быть режиссерами представления, неведомыми кукловодами, дергающими за ниточки так, как  им заблагорассудится.
Никто не любит принуждения.
Но все любят театр.”
Было бы обидно признать, что эта Рысь – такая же, как все, к кому удавалось проникать Амену. Сноходец внутри удивленно пожал плечами, как бы говоря «А что я теряю?». Действительно, что?
Здесь что-либо потерять может лишь Грезящий, в то время, как сноходец проникал бы в самые глубины подсознания, выуживая информацию.
Но сильно издеваться над маленькой рысью сноходцу не сильно хотелось. Играть – да. Но в своих играх такие, как он, всегда были бы жестоки. Были, есть и будут.
Для них это все по прежнему игра. Так же, как и непосредственное существование в вечно спешащем куда-то мире, среди вечно спешащих людских силуэтов, помпезно сверкающих витрин и сероликих манекенов.
Маски. Занавес поднят.
- Пойдем! – голос сноходца был воистину чудесным. В нем сочеталось и то, то Рожденные обыкновенно зовут весельем, и нечто неведомое, неуловимое, чем-то напоминавшее интерес. Пока режиссеру было интересно работать с таким актерским составом. Все шло четко по сценарию.
Вся проблема была лишь в том, что сценарий ежесекундно менялся.
Образы рождались в голове ангела с немыслимой скоростью. Но здесь ли, в этом потаенном уголке сознания Рыси, следовало бы говорить об этом?
Серебряным звоночком зазвучал смех, разнесшийся далеко за пределы пещеры. Казалось, что даже за пределами самого сна, самого внутреннего осознания.
Декорации.
Пещера исчезла за плечами  сноходца, спрыгнувшего с зеркала. Взяв за руку маленькую Рысь, он повел ее прочь. Казалось, что вот-вот они упрутся в стену, но та благополучно исчезла, являя перед удивленными зрителями высокие зеленые кусты.
Туман струился по земле змеей, холодом пробираясь вдоль позвоночника и вызывая пришествие армии мурашек, пробегающими по коже огненными муравьями.
Высокая живая изгородь и впрямь была живой. Шевелила ветвями, приглашая войти.
- Кто не выиграл – вышел вон! – глядя в глаза Принцессы, заявил сноходец голосом, не требующим возражения.
Плетение расступилось, приглашая странствующих в лабиринт, овеянный туманом. Впереди мелькал огонек.
- Туда! – крикнул Амен, оборачиваясь и уже убегая вперед. – Скорее!
Вскоре сноходца не стало видно из-за усилившегося тумана, и лишь огонек указывал Рыси верный путь.
Доверять или проверять?

Он мог бы не показываться. Убежать далеко, запутать, запугать и без того запутавшуюся Рысь. Но делать этого не стал. Почему?
Все было просто. Амен ждал. Ждал, как ждут некоторые спасительного рассвета. Ждал, как выжидает нужного момента хищник, сидящий в засаде, следящий за добычей. Он ведь и был таким для некоторых, которых он посещал когда-то. Теперь он, разумеется, вспомнит, ибо не может забыть…
“Они так глупы. Так пугливы. Так уязвимы.
Стоит лишь применить нечто, необычное для них, новое и совершенно грандиозное во всем своем великолепии, как они бегут с корабля жизни, как грязные трюмовые крысы.
Глупо. Глупые Рожденные.
Отчего в вашем мире все так неправильно?”
Но ей он смог бы показать. Наверное.
Испуг девочки-рыси чувствовался, как сталь между ребер – так же остро
Иллюзия лабиринта развеялась, оставив двоих наедине с самими собой. С сокровенными эмоциями.
- Зачем ты боишься? – голос ангела стал сейчас жестким, твердым. Как голос преподавателя или полицейского. Совершенно не тот, который уже привыкла слышать Принцесса-рысь.
Сноходец сидел на голом каменном полу в пространстве, уже даже отдаленно не напоминавшем пещеру. Здесь светились фонари – в точности такие, какие зажигались по вечерам на длинных улицах, змейкой убегавших вдаль.
Бесконечность.
Сноходец подпер ладонями лицо, глядя на ветреную паутину, колыхавшуюся еле заметно для человеческого глаза. Для человеческого – да. Но кто здесь человек? Хоть кто-нибудь. Если бы.
С людьми все и всегда было намного проще и…намного скучнее.
Здесь же…здесь ему хотелось наблюдать. Ставить безумные эксперименты, выступая в роли безумца, каковым его и считали во все времена, в какие бы облики он не проникал. Было. Давно.
- Зачем в вашем мире все неправильно? – задал следующий вопрос Амен, не давая, кажется, обескураженной девушке задать свой. Но в этой фразе уже прозвучала некоторая горечь. Притворная, конечно же. Зачем спрашивать то, о чем зннаешь? Еще один ход эксперимента, независимый и настолько простой, что доводил сноходца до своеобразного отвращения.
“Так было и будет всегда.
Они могут задавать себе вопросы. Могут задавать их друг другу.
И бросать на половине пути, так и не дойдя до всесокрушающего финала. Мы – словно катализатор. Заставляем их думать быстрее в сотни раз.
Мы – средоточие сокрушенного безумия, которое каждый хочет получить хотя бы на несколько секунд.
Чтобы оказаться не собой.
В другом месте, в другом облике и в другом состоянии.”
Улыбка легла на губы, как желтый глаз, выкатившийся на поле небесного лица. Здесь возможно все.
Было, есть и будет.
Крылья скользнули из белой одежды сноходца, как будто бы появились впервые, только в этот момент. Шорох перьев, рассекающих воздух, разбился на тысячи звуков, тысячи замков и шепотов.
- Тебе скучно со мной, - звучал голос, подернутый обидой. – Я знаю, скучно.
В нем не было раздражения, не было какой-либо злости, однако Рыси могло показаться, что это была именно подобная смесь.
Призрачный огонек замелькал вдалеке, привлекая внимания.
С невидимого потока медленно стекала пурпурно-алая жидкость. Кто-то ранил небесного гиганта в нескольких местах. Белый бес улыбался, все еще сидя спиной к Спящей и глядя куда-то в пустоту. Как философ, часами сидящий и размышляющий над поставленной проблемой мироздания.
Эмоции развивались, возрастали внутри, давая выход новым потоком крови с потолка.
“Ты должна прийти.
И я знаю – придешь.”